Архантропы вселенной или Прикосновение к любви - Страница 38

— Идем медленно, строго по моим следам. Боже упаси ступать в другое место. Усекли?

Петр с Романом промолчали, и крепко ухватившись за лямки брезента, внутри которого лежала «дыня», встали за Ионычем. Тот обернулся и угрюмо посмотрел на них, потом о чем-то подумал, и спросил:

— А может, все же бросите свою хреновину? Железяк-то, и так полно тащим, — и он показал на сумку, которая висела у него на плече.

— Не, ни в жизнь, — озорно произнес Роман, и добавил, — прорвемся.

— Ну-ну, — и прощупав палкой почву перед собой, сделал первый шаг.

Дождь все усиливался, и идти было тяжело. Пройти всего сто метров болота, которое разделяло два лесных массива, оказалось довольно трудно казалось, что конца и краю не будет этому пути. Уже где-то на середине, Петр, тяжело выдохнул и произнес:

— Все, Ионыч, амба, давай передохнем, сил нет.

— Что, кишка тонка? Говорил я тебе, какого черта тащите эту хреновину. А все жадность, деньги, небось, немалые? А вдруг, как она копейки стоит, а?

— Какие копейки, ты чего, — произнес Роман, согнувшись и переводя дух. Рюкзак на спине, да еще «дыня», которую они тащили с Петром в намокшем брезенте, совсем выбили его из сил. Хотелось сесть, выпить чашку горячего кофе и спрятаться от дождя, который уже насквозь промочил одежду.

— Ладно, перекур. Отдохнем малость, и вперед. За час всего ничего протопали, ходоки мать вашу, — он оперся о палку, вглядываясь вперед. Потом обернулся и посмотрел на своих спутников. Каждый сидел на корточках на своей кочке. Штуковина, которую они прозвали дыней, завернутая в брезент лежала рядом с Петром, который шел впереди Романа.

— Ну что, отдохнули, тогда пошли, всего-то метров тридцать осталось, дойдем.

В этот момент Роман потянулся рукой за край брезента, но неожиданно лямка рюкзака лопнула, и он стал заваливаться набок. Центр тяжести сместился и, понимая, что этого делать нельзя, он просто вынужден был сделать шаг в сторону. Он хотел поставить ногу обратно на место, но вместо этого сделал шаг другой ногой. Тяжелый рюкзак, словно маятник, закружил его, и следом за ним он невольно сделал еще два или три шага. Ноги мгновенно засосало, а тяжелый рюкзак еще сильнее потянул его вниз. Он не успел опомниться, как почувствовал, что уже по пояс в трясине. Дикий испуг обуял его единственное что он мог сделать, это отчаянно закричать:

— Ребята, помогите, тону!

Ионыч и Петр обернулись, но было уже поздно. Ионыч, несмотря на свой возраст, метнулся на соседнюю кочку и протянул Роману шест, но Романа засасывало так быстро, что он скрылся из виду буквально за несколько секунд, до последнего момента отчаянно крича и умоляя спасти. Петр, как парализованный стоял и смотрел на эту страшную картину, и хотя он понимал, что ничем помочь не может, так как расстояние было слишком большое, ему стало плохо. Почувствовав, что внутри все бурлит, он нагнулся, и его вырвало. Часть вины за гибель Романа теперь лежало на нем, и это было так страшно и противно, что он посмотрел на «дыню», которая стала причиной его гибели, и тихо произнес:

— Ионыч, пошли, мы её здесь оставим.

— Что, говорил я тебе, а ты не слушал. Все вы думаете, что Ионыч зря болтает. Нет, Ионыч хоть и старый и не шибко образованный, а мозгами шевелить умеет, и если я сказал, стало быть, так и надо делать.

— Так ведь…

— Молчи и слушай. Романа не вернуть. И штуковину твою не дотащить, а ведь я по глазам твоим вижу, как они блестят у тебя, как хотца её.

— Прости…

— Цыц. Сказал, молчи. Вот, что. Сейчас пойдем вперед. Как дойдем до берега, мешок и рюкзак оставим, и налегке дотащим твою «дыню».

Потом в деревню пойдем, а коли живы будем, вернемся и заберем её. В лесу её никто не возьмет, да и пропасть ей некуда. Понял меня?

— Да.

— А раз, да, тогда пошли, и не трясись. Иди след в след. Пошли помаленьку.

И они снова тронулись в путь. Петр чувствовал, как трясутся его ноги, как с трудом он делает каждый шаг, а в ушах по-прежнему стояли вопли Романа с криком о помощи…

* * *

Все, что было потом, запомнилось слабо. Петр помнит только, как добрались до леса, как он упал на землю и лежал и, хотя струи дождя били в лицо, ему было все равно. Ему хотелось одного, быстрее дойти домой. Потом Ионыч без лишних слов помог ему снять рюкзак, и они снова вернулись к тому месту на болоте, где лежал брезент с «дыней».

Медленно и осторожно они дотащили её до леса. После чего Петр поискал глазами место, куда бы её спрятать. Найдя небольшую яму возле кустов, он сунул её туда вместе с брезентом, а сверху прикрыл листьями и ветками.

Дорога домой заняла еще часа три, и уже под утро они вошли в деревню. Мерный стук дождя и хлюпанье грязи под ногами, больше ничего не нарушало покой этого богом забытого края. Войдя в горницу, Петр рухнул на пол и неожиданно расплакался.

— Ты чего?

— Так ведь Ромка-то погиб. Понимаешь Ионыч прямо у меня на глазах. И ведь как погиб, в миг!

— А то. Говорил я, что век человек короток, а мы все хотим урвать от жизни как можно больше. А она вона как, подставит подножку и словно говорит тебе — живи человек, радуйся жизни и не суетись, не жадничай, не завидуй чужому богатству, а трудом праведным зарабатывай свой хлеб, и тогда возьмет тебя Господь в царствие свое небесное, и не надо будет просить прощения за грехи свои земные.

— Прости, Ионыч, — тихо произнес Петр.

— Да я что, Бог простит, коли веришь, а коли нет, так живи как знаешь. А от судьбы не уйдешь. Ежели Роману было написано на роду, в болоте утонуть, стало быть, так оно и произошло. Ладно, давай сушиться, да спать ляжем, устал я шибко.